Девять оттенков пурпура — Глава 148. Допрос (часть 1)

Сун Мо инстинктивно отпрянул, чтобы избежать удара отца. Его голос дрогнул:

— Отец, неужели вы и вправду думаете, что это мог быть я?

Но Сун Ичунь разгневался ещё сильнее — то ли из-за подозрения в адрес сына, то ли из-за того, что тот посмел уклониться от его руки.

— Негодный мальчишка! Как ты смеешь спорить? — воскликнул он и, указав пальцем на пол, приказал: — На колени!

Сун Мо замер, а затем медленно опустился на колени перед отцом.

— Синфан сама призналась, что видела тебя с Мэй Жуй, — лицо Сун Ичуня пылало от гнева. — А Чэнь Тао подтвердил, что нефритовый подвес, который пропал, принадлежит тебе и что это произошло именно тогда, когда ты уехал в Ляодун. Есть и свидетели, и улики — как ты ещё смеешь отрицать свою вину?

Он тяжело дышал.

— С трёх лет ты обучался боевым искусствам под руководством наставника, а с пяти — занимался с учёным из Академии Ханьлинь. Даже на твоего брата я не тратил столько усилий! Мы с матерью вложили в тебя столько сил и любви, а ты… Ты — позор!

Сун Мо был потрясён. Это просто невозможно.

Синфан — одна из служанок его матери. Хотя они почти не общались, ей, конечно, было легко оболгать его.

Но Чэнь Тао… Сын его кормилицы. Младший брат Чэнь Хэ, который сопровождал его в Ляодуне. Они были рядом с пятилетнего возраста.

Все могли предать его. Но Чэнь Тао?

Он молчал, слушая слова отца, и его взгляд становился всё более мрачным.

Когда поток обвинений иссяк, он тихо заговорил:

— Отец, уверяю вас, я не имею к этому никакого отношения. Посудите сами: этот подвес, хоть и не самый дорогой в нашем доме, является фамильной реликвией. Его подарил мне дед на сто дней со дня рождения, и это происходило в присутствии всего семейства. Даже если бы я был безрассудным, разве стал бы я дарить его служанке? Разве это не было бы признанием в связи? К тому же, я никогда не испытывал желания к… близости. Всё, что я делал, легко проверить. Даже если Чэнь Тао что-то забыл, есть господин Ян и Юй Цзянь…

— Как ты смеешь даже упоминать об этом?! — с холодным смехом прервал Сун Ичунь. — Ты знаешь, что сказала Синфан?

Он повысил голос:

— Мэй Жуй боялась тебе перечить. Она думала, что, когда правда откроется, ей некуда будет деваться. Якобы она лишь притворялась близкой, чтобы с подвесом в руках пойти просить пощады у твоей матери. Но мать умерла неожиданно, а она была уже на четвёртом месяце беременности. Я хотел выдать её замуж… А она, поняв, что всё раскроется, разбилась о колонну. — Он ударил ладонью по столу. — Бесполезно, что бы ты ни говорил! Я сам проучу тебя вместо твоей умершей матери!

Он обернулся к служанкам:

— Увести! Дать двадцать ударов!

Служанки, работавшие в доме, принадлежали к роду Цзян. Они переглянулись между собой.

Сун Ичунь с гневом швырнул в них чашку:

— Жалкие бабы! Ни приказа толком исполнить не можете!

Сун Мо спокойно сказал:

— Отец имеет полное право наказать меня вместо матери.

Он словно смирился с неизбежным.

Служанки, опустив головы, подошли ближе.

— Простите нас, молодой господин, — прошептала одна из служанок, помогая ему подняться.

— Здесь! Прямо здесь! — воскликнул Сун Ичунь, все еще в гневе.

Служанки с тревогой взглянули на Сун Мо. Он кивнул в ответ.

Принесли небольшую весеннюю скамеечку, и Сун Мо лег на нее.

— Потерпите, господин… — прошептала служанка, поднимая длинную бамбуковую палку.

Это были женщины из внутреннего двора, с грубыми чертами лица, но их руки дрожали. Они били не сильно, скорее символически, чем по-настоящему. Удары едва касались тела.

Сун Ичунь заметил, что лицо сына лишь покраснело от злости. В ярости он оттолкнул служанок, выхватил палку и с грохотом ударил.

Первый настоящий удар эхом разнесся по комнате. Сун Мо вздрогнул от боли.

Отец продолжал бить, выкрикивая сквозь стиснутые зубы:

— Безродный! Бесстыдник! Что люди скажут про твою мать? Она всю жизнь была гордой, никогда ни перед кем не склонялась…

Слёзы навернулись на глаза Сун Мо.

Отец никогда не был хорошим управленцем, и смерть матери стала для него большим потрясением. Если ему нужно было выместить свой гнев, он это делал.

Сун Мо лежал молча, позволяя отцу наносить ему удары. В комнате раздавались хлесткие звуки, и счёт ударов уже шёл на десятки. Сун Мо стиснул зубы, но терпел. Его белые шёлковые штаны на бёдрах окрасились кровью.

Служанки побледнели. Одна из них, когда-то пользовавшаяся благосклонностью госпожи Цзян, осмелилась прошептать:

— Гун, так больше нельзя… Если вы продолжите, молодой господин не выдержит…

Словно очнувшись, Сун Ичунь опустил глаза и увидел алую кровь на белом. Он замер, а затем с глухим стуком уронил палку.

Все — и Сун Мо, и служанки — с облегчением выдохнули. Но тут Сун Ичунь резко откинул тёплую занавесь внутренней комнаты и громко крикнул:

— Стража!

Все в комнате замерли. Это была внутренняя опочивальня — владения семьи Цзян. Через двери с цветами стража не имела права входить, а внутренний двор патрулировали только женщины-служанки.

Однако больше всего всех поразило не то, что Сун Ичунь приказал позвать стражу, а то, как быстро — с его первым окриком — в комнату вошли крепкие, мускулистые охранники.

Он указал на Сун Мо и произнёс ледяным тоном:

— Вынести его во двор и бить до полусмерти!

 

Вернуться к оглавлению